не сказала, что идет сюда? Уж не собралась ли она, упаси Господи, ему изменить?

На втором этаже здания, справа от сада, у окна стоял высокий мужчина и смотрел вниз, во двор. Оконное стекло делало его похожим скорее на тень.

Рэйчел свернула к ближайшему входу в конце здания, справа от сада, рядом с домом, поврежденным пожаром.

У него участилось дыхание. Возникло странное чувство, что мужчина у окна видел Рэйчел, а может, и его самого.

Мужчина скрылся. Это любовник Рэйчел. Он ее ждал, и вот она пришла.

Он знал, в чем состоит его долг. Он прошел через двор ко входу в здание. Дверь была отворена. На стене под козырьком крыльца висела разноцветная доска. Белые буквы разбегались вкривь и вкось по черному фону:

XIV

6 Мистер Харрисон

5 Мистер Моран

4 Мистер Горвин

3 Мистер Громвель

2 Мистер Друри

1 Мистер Бьюс

Сбитый с толку, он нахмурился. Сама по себе доска оскорбляла лучшие человеческие чувства и вызывала гнев Божий. Литеры разнились по размеру, расстояние между ними было неодинаковым. В частности, фамилия мистера Громвеля была написана просто варварски. Было видно, что ее добавили позже, поверх другой. С литеры «л» потекла краска. Исполнитель вывески тщетно пытался стереть краску – видимо, пальцем, – но добился лишь того, что к ней прилипло какое-то дохлое мелкое насекомое.

«Пожалуй, – подумал он, роясь в кармане, позабыв ненадолго о Рэйчел, – можно было бы соскрести подтек лезвием перочинного ножа. Если бы только…»

Он услышал внутри какие-то звуки. Мужской голос. Потом другой голос, женский.

«Ах, Рэйчел, как ты могла?»

Он распахнул дверь и переступил порог. В маленьком холле было две двери, одна напротив другой. В задней части виднелась лестница.

Он прислушался. Ничего не слышно. Он заметил что-то блестящее на второй ступеньке лестницы. Он подошел ближе, чтобы рассмотреть получше.

Частичка влажной земли, на которую попал свет из раскрытой двери.

– Рэйчел? – позвал он.

В ответ тишина. Он представил, что она в спальне мужчины, с задранными юбками, и в нем пробудился свирепый зверь. Он яростно затряс головой, пытаясь прогнать гнусное видение.

Он поднялся по лестнице. На следующей площадке снова было две двери, одна напротив другой: под номером три направо и под номером четыре налево. Еще одна маленькая дверь была зажата между лестницей и задней частью площадки.

Номер три. Три – число чрезвычайной важности. Три двери и три христианские добродетели: вера, надежда и милосердие. Три врага человека: мир, плоть и дьявол. Мистер Громвель, кем бы он ни был, значился под номером три.

По Божьему замыслу все имеет смысл, ничто не случайно, все предопределено, даже насекомое, прилипшее к краске, указывает ему путь.

Он поднял щеколду. Дверь медленно подалась назад, открывая гостиную квадратной формы. Комната была залита предвечерним солнечным светом, и его заворожила красота освещения.

Окно к Богу…

Он моргнул, и красота превратилась в обычный солнечный свет, осветивший картину в резной позолоченной раме, которая висела над камином. Он глазел на картину, на женщин, изображенных на ней в такой нечестивой сцене, что у него перехватило дух. Он заставил себя отвести взгляд и стал рассматривать комнату: шкаф из потемневшего дуба; кресло и стулья; яркий ковер; стол, а на нем бумаги, вино, сладости и два бокала; кушетка со множеством бархатных подушек цвета весенней листвы.

А на кушетке…

Змий в животе изогнулся и вонзил в него свои зубы.

Что-то не сходится, что-то не так…

На кушетке, отвернув голову, лежала спящая женщина. Волосы распущены, темные локоны ниспадают на белую кожу. Шелковое платье задумано скорее показать, чем скрыть, ее грудь. Платье желтое с вкраплением красного.

Она скинула туфли, прежде чем уснуть, и они валялись у кушетки. Легкомысленные женские штучки с высокими каблуками и серебряными пряжками. Подол платья задрался, почти обнажив колени и пену кружев. Одна рука беспечно покоилась на груди. На пальце кольцо с сапфиром.

Но это не Рэйчел. Ни капельки не похожа. Эта старше, тоньше, ниже ростом и не такая привлекательная.

Мысли закружились, как детский волчок. Вдруг его обуяло постыдное желание прикоснуться к груди женщины.

– Госпожа, – произнес он. – Госпожа? Вам нездоровится? – (Она не отвечала.) – Госпожа! – резко повторил он, злясь на себя и на нее оттого, что она ввела его в искушение. – Вы пьяны? Просыпайтесь.

Он подошел ближе и склонился над ней. Какая бесстыжая, порочная демонстрация плоти. Это дьявол сбивает людей с пути истинного. Он пялился на ее груди, не в силах оторвать глаз. Они оставались неподвижны. Эта женщина – как раскрашенная статуя в папистской церкви.

Конечно, у нее несуразное лицо. Рот открыт, видны зубы. Некоторые отсутствовали, остальные желтые. Мутные печальные глаза уставились на него.

«Господи», – подумал он, и на миг туман в его голове рассеялся, и он увидел перед собой жалкую грешницу, каковой она и была на самом деле.

«Отче милостивый, вот плоды греха моего и ее тоже. Господь наказал мою похоть и похоть этой бедной женщины. Благословен Господь в своей бесконечной мудрости».

А вдруг в этой падшей женщине еще теплится жизнь?

Разве Господь не желает, чтобы он заставил ее раскаяться?

Она была неестественно бледна. В уголке левого глаза бархатная мушка в форме кареты с лошадьми. Другая мушка в форме сердечка на щеке. Бедная тщеславная женщина украсила себя пудрами и мушками. И для чего? Заманить мужчин в свои грешные объятия.

Он склонился над ней и приложил ухо к левой стороне груди в надежде услышать или почувствовать биение сердца через платье и сорочку. Ничего. Он сдвинул пальцы. Сердцебиения не ощущалось. Он дотронулся до чего-то влажного и липкого. Запахло железом. Вспомнилась мясная лавка рядом с домом, где он раньше жил, на Патерностер-роу.

Опять какой-то звук? На лестничной площадке? На лестнице. Он отдернул руку. Пальцы были в крови. Как у мясника, когда тот зарезал свинью на пороге и кровь стекала в канаву – пиршество для мух. Почему так много крови? Кровь была на желтом платье: вот откуда вкрапления красного.

Слава Господу, она не Рэйчел. Он вздохнул и опустил веки ее невидящих глаз. Он знал, что делать, когда умирает человек. Когда Рэйчел испустила свой последний тяжкий вздох…

Манжет сорочки испачкался кровью. Он моргнул, потеряв мысль. Кровь была на рукаве. Они рассердятся, что он испачкал одежду.

Он взял со стола бумагу и старательно отер руку и манжет. Сунул бумагу в карман, чтобы потом выбросить, и медленно поднялся.

Рэйчел. Господи, как он мог о ней забыть? Может, она вышла, пока